Артемьева Римма Альбертовна – казахстанский поэт, прозаик. Член Союза писателей Казахстана, Союза журналистов РК, Союза православных граждан Казахстана. Заместитель председателя Совета по русской литературе Союза писателей Казахстана.
125-летию со дня рождения и 50-летию со дня прощания посвящается
Так уж случилось, что именно с Казахстаном связаны два судьбоносных события в жизни классика русской советской литературы, уникального мастера русской лирической прозы XX века, «советского романтика», как его называли, знаменитого и любимого многими поколениями читателей Константина Георгиевича Паустовского.
Писателя, подарившего миллионам людей во всем мире ту необыкновенную внутреннюю зоркость, пристальное внимание и любовь к красоте природы, земли, на которой живешь, к ее людям, языку. Какие бы уголки земли он не описывал – среднюю полосу России, колоритный одесский пейзаж, нарядность Неаполитанского залива с его пиршеством красок или обожженную солеными ветрами азиатскую пустыню, везде, даже в самом обыденном, он умел распознать красоту. «Восторг, восхищение, были основной нотой творчества Паустовского – отмечал Вениамин Каверин – Умение восхищаться – о, какая это редкая, драгоценная черта! Откуда она у Паустовского – от юношеского ли восприятия действительности, или от страстного увлечения людьми? Паустовский без памяти влюблен во все удивительное, необыкновенное. Во всем, что он пишет, звучит эта то далекая, то еле слышная, но отчетливая, чистая нота. Вот почему ему так близко все небывалое, что происходит в нашей стране! Вот почему сказка, как бы сама собой, звучит в глубине его повестей и рассказов».
МАНЯЩИЕ ЛИКИ ПУСТЫНИ
Я бродяга, живу этой легкой, пленительной вязью,
Перезвоном садов у холодных, высоких колонн.
И сковали меня незаметной, печальною связью
Блеск и грусть стародавних времен.
Константин Паустовский (Золотятся дожди… )
Еще с детства пустыня захватила воображение маленького Кости Паустовского. Навеянные палящими ветрами рассказы деда будили у маленького мечтателя непреодолимое желание увидеть эти загадочные места, где каждую минуту все живое отвоевывает у вековых песков свое право на существование. Пустыня одновременно притягивала и пугала его своей мощью и силой. Мысли о путешествиях открывали для него новые книги, помогали составлять маршруты по картам.
До этой такой желанной встречи с пустыней пройдет немало времени, случится много удивительных встреч и событий. В киевском альманахе "Огни" (1911г.) будет опубликован его первый рассказ «На воде», подписанный псевдонимом К. Балагин.
В его жизнь ворвется Первая мировая война, свои ощущения о разрушительной и опустошающей силе которой, молодой Паустовский передаст такими поэтическими строчками:
И тусклым опалом горит в опечаленной мгле
Взгляд солнца больной и тяжёлый.
Там холод и гибель. Там медленный верный угар,
Тоскливого горя, рождает бессонные думы,
Там юноша светлый становится скучен и стар,
Как нищий немой и угрюмый...
Москва. 1914 год
Война заставила будущего литератора прервать учёбу на юридическом факультете Московского университета. Осенью 1914 года Паустовский поступил санитаром на тыловой санитарный поезд, развозивший раненых по средней России. И он взглянул войне прямо в лицо. «Россия сдвинулась с места. Война, как подземный толчок, сорвала ее с основания. По тысячам сел тревожно били колокола, возвещая мобилизацию. Тысячи крестьянских лошаденок везли к железным дорогам призывников из самых глухих углов страны. Враг вторгся в страну с запада, но мощный людской вал покатился навстречу ему с востока» – напишет он в рассказе «Небывалая осень»
В 1915 году его перевели с тылового поезда на полевой военно-санитарный поезд № 255, который забирал раненых вблизи места боев в Польше и Галиции, и отвозил в Гомель и Киев. «В те годы, во время службы моей на санитарном поезде, я впервые ощутил себя русским до последней прожилки. Я как бы растворился в народном разливе, среди солдат, рабочих, крестьян, мастеровых. От этого было очень уверенно на душе. Даже война не бросала никакой тени на эту уверенность. «Велик Бог земли русской, – любил говорить Николаша Руднев (тоже студент и санитар). – Никто не сможет согнуть нас в бараний рог. Будущее – за нами!» («Россия в снегах»).
Вскоре Константин Паустовский попал в полевой санитарный отряд. «Я прошёл с ним длинный путь отступления от Люблина в Польше, до городка Несвижа в Белоруссии».
Ночевали в сараях. Дожди застилали
Хмурым утром суровую польскую даль.
Ругань. Злоба. По грязным шоссе громыхали
Днём и ночью обозы. Всё крепла печаль.
…
Дети плакали ночью. Их бросила мама.
Кто-то трупы убитых спешил хоронить,
И пугала глубокая скользкая яма.
Здесь не надо жалеть, здесь не надо любить.
Местечко Снов. Сентябрь 1915 года
Напишет он в своей тетради для стихов.
И позже в «Повести о жизни»: «...Белоруссия выглядела так, как выглядел бы старинный пейзаж, повешенный в замызганном буфете прифронтовой станции. Следы прошлого были еще видны повсюду, но это была только оболочка, из которой выветрилось содержимое».
В одной из поездок санитар Паустовский попал под обстрел. Был сильно ранен в ногу. Выпал из седла. Лошадь, к счастью, вытащила ухватившегося за стремя раненого поближе к своим. Константин успел зажечь фонарик. Затем потерял сознание. По свету фонарика санитара и нашли солдаты–телефонисты. Месяц Паустовский пролежал в госпитале в Несвиже.
В наши дни этими военными дорогами, описанными Паустовским много позже в «Повести о жизни», путешествовал и искал в древнем родовом имении князей Радзивиллов следы пребывания великого писателя известный белорусский публицист, писатель, критик, краевед Алесь Карлюкевич. Своими написанными с любовью и искренним интересом путевыми заметками он поделился с читателями на страницах московского журнала «Камертон».
В 1916 году Константин Паустовский женится на Екатерине Загорской, с которой работал на санитарном поезде. В этом браке у него родился сын Вадим.
После февральской революции Паустовский едет в Москву. Стихов он больше не пишет, принимая как данность совет Ивана Бунина, которого всегда считал своим учителем: «Думаю, Ваш удел, Ваша настоящая поэзия – в прозе…». По образному выражению другого своего старшего современника Михаила Пришвина он стал, «поэтом, распятым на кресте прозы».
Константин Георгиевич жил и работал в Москве, потом на Украине, служил в армии, работал в Одессе в газете "Моряк", сотрудниками которой в то время были молодые писатели Валентин Катаев, Исаак Бабель, Юрий Олеша, Илья Ильф (Файнзильберг). В его жизни были Сухум и путешествие по Закавказью и северной Персии (ныне – Иран).
Позже – снова в Москве он работал редактором в Российском телеграфном агентстве (РОСТА, ныне – ТАСС). Впоследствии писал для газеты "Правда".
Уже был написан роман «Романтики», который, не являясь автобиографическим, стал своего рода лирическим дневником писателя. Вышла первая книга «Морские наброски», вторая книга «Минетоза», сборник рассказов «Встречные корабли». Опубликован роман «Блистающие облака». Когда детской мечте о встрече с испепеляющей пустыней суждено было сбыться.
«Привычка странствовать по картам и видеть в своем воображении разные места помогает правильно увидеть их в действительности.
И так, в Москве я уже странствовал по угрюмым берегам Каспийского моря и одновременно с этим читал много книг, научных докладов и даже стихов о пустыне – почти все, что мог найти в Ленинской библиотеке. Я читал Пржевальского и Анучина, Свена Гедина и Вамбери, Мак-Гахама и Грум-Гржимайло, дневники Шевченко на Мангышлаке, историю Хивы и Бухары, докладные записки лейтенанта Бутакова, труды путешественника Карелина, геологические изыскания и стихи арабских поэтов.
Великолепный мир человеческой пытливости и знаний открылся передо мной.
Пришла пора ехать на Каспий в Кара–Бугаз»…
Тема пустыни, убивающей все живое, войны, смерти волновала Паустовского, как поиск созидающего начала, способного преобразовать пустыню, победить войну, развенчать смерть. Очень точно сказал о писателе Константин Кедров: «Паустовский всегда радовался жизни, но всегда видел смерть, о которой в то время думать не полагалось. Он знал о жизни что-то самое главное. Он во всем подражал природе, поэтому остался неподражаемым».
Во многих прикаспийских местах Казахстана Константин Паустовский был первопроходцем. Под впечатлением рассказов деда, волнуясь и восхищаясь, он ступил на землю, о которой мечтал с детства. «После солдатчины дед чумаковал в степях, возил из Крыма на волах перекопскую желтую соль и сушеную рыбу. По прошествии многих времен», летом 1931 года, я, внук этого безответного деда, сошел со старого каспийского парохода на берег в Александровском форте (бывшем Новопетровском укреплении), на полуострове Мангышлак, в месте ссылки Тараса Шевченко.
Я вспомнил взволнованные слова Шевченко в его дневнике о киргизских детях. Они приносят на могилы своих родных чашки с водой, чтобы птицы, залетающие в эти мертвые земли, не погибли от жажды.
… Здесь, в этих местах, бродил постаревший поэт в пыльном солдатском мундире. Здесь он думал о детях, жалеющих маленьких птиц, тосковал о своей «прекрасной, бедной Украине во всей ее непорочной и меланхолической красоте».
Воспоминания о Тарасе Шевченко пройдут не только через всю повесть «Кара-Бугаз».
Позже, после «Мещерской стороны», К.Паустовский издаст свою замечательную повесть «Тарас Шевченко», где впервые расскажет об участии Шевченко в Аральской экспедиции.
Летом 1932 года Константин Георгиевич начал работать над книгой «Кара-Бугаз».
« Я возвратился в Москву, но через несколько дней мне опять пришлось уехать корреспондентом на Северный Урал. Из неправдоподобной азиатской жары я попал в край сумрачных елей, болот, покрытых лишаями гор и ранней зимы. Там я начал писать «Кара-Бугаз» – в гостинице в Соликамске.
К.Г. Паустовский. Автограф очерка «Кара-Бугаз»,
представленный на выставке «Константин Паустовский. Без купюр». Москва, 2017г.
Когда я работал над «Кара-Бугазом», я думал главным образом о том, что многое в нашей жизни можно наполнить лирическим и героическим звучанием и выразить живописно и точно. Будь то повесть о глауберовой соли или о постройке бумажной фабрики в северных лесах.
…Рядом с действительностью всегда сверкал для меня, подобно дополнительному, хотя бы и неяркому свету, легкий романтический вымысел. Он освещал, как маленький луч на картине, такие частности, какие без него, может быть, не были бы и замечены. От этого мой внутренний мир становился богаче».
«Романтичность свойственна всему, в частности науке и познанию – считал Паустовский, – Чем больше знает человек, тем полнее он воспринимает действительность, тем теснее его окружает поэзия и тем он счастливее. Истинное счастье – это, прежде всего, удел знающих, удел ищущих и мечтателей». Он и сам поражал универсальностью и широтой знаний, позволявших проникать в глубины самых простых и привычных вещей.
Прочитав «Кара–Бугаз», долго еще не можешь забыть берегов залива, розовые облака от взлетающих фламинго, таинственное свечение кристаллов мирабилита – основного богатства Черной пасти – так переводится Кара-Бугаз. В ней немало страниц о казахстанских степях, Урале, Гурьеве, Мангышлаке. Прошло столько лет, но как современно звучат рассуждения писателя об энергетических богатствах этого края. С каким уважением рассказывает Паустовский о людях, обживающих этот край, сулящий в будущем фантастические богатства. «Я смотрел на его профиль, – пишет К.Паустовский о нефтянике, – он напоминал мне профили римских полководцев на полустертых римских монетах». Наверное, никто так поэтично не описывал до Паустовского звездный купол неба над головой, розовые закаты под Гурьевом, запахи пустыни. «Нигде я не видел таких величественных звездных ливней и такого ослепительного сверкания планет, – признается Константин Георгиевич.
Целеустремленный пафос повести «Кара-Бугаз», естественно вписавшейся в советскую литературу тридцатых годов, так соответствовал общему мироощущению тех лет. «Кара–Бугаз» стал гимном человеческой твёрдости и упорству, уверенности и силе духа. И все же, со страниц «Кара–Бугаза» веяло чем-то новым, необычным. Виден был глаз художника, вдохновение поэта, пытливость ученого. Лиризм и научность – удивительное сочетание! Паустовский на стыке документа и вымысла расширил традиционные границы поэзии и нанес на карту литературы новые материки. В этом новаторство «Кара–Бугаза». Эта книга позволила критикам говорить о появлении в литературе нового и яркого таланта.
Из фондов Московского литературного музея-центра К.Г. Паустовского.
«После выхода в свет «Кара–Бугаза» я оставил службу, и с тех пор писательство стало моей единственной, всепоглощающей, порой мучительной, но всегда любимой работой».
Это был момент утверждения его писательского кредо.
«Писательство соединяло в себе все привлекательные профессии мира. Оно было независимым, мужественным и благородным делом. Однако тогда я еще не знал, что писательство – это и труд, тяжкий и расточительный, что даже одна–единственная крупица правды, утаенная писателем от людей, – преступление перед собственной совестью, за которое он неизбежно ответит. Могу лишь сказать, что всегда жил со своими героями одной жизнью, всегда стремился открыть в них добрые черты, их сущность, их незаметное порой своеобразие. Писатели не могут сдаться перед невзгодами и отступить перед препятствиями. Чтобы не случилось, они должны ежедневно делать свое дело. Тот не писатель, кто не прибавил к зрению человека хоть немного зоркости».
Через несколько лет после публикации, повесть «Кара-Бугаз» зазвучала на казахском языке. В коллекции «Переводов произведений мировых классиков на казахский язык» Музея редких книг ЦНБ РГП «?ылым ордасы» хранится перевод (на казахский язык, существовавший в то время на латинице) Булата Ташенова – КИХЛ Алматы, 1935год.
Перевод Б.Ташенова на казахский язык повести К.Паустовского «Кара-Бугаз».
Из фонда редких книг Центральной Научной Библиотеки РГП «Ғылым ордасы».
После его оглушительного признания, в личной жизни Константина Паустовского происходит крутой виток, он разводится с Екатериной и вскоре женится на Валерии Валишевской–Навашиной. В творческой – он пишет цикл рассказов «Летние дни» и повесть «Созвездие гончих псов», по которой создает театральный сценарий. Пьесу ставят во многих театрах СССР. В фондах Центрального государственного архива РК хранятся «Подробный анализ, отзывы, комментарии к последней репетиции» (1936г.) известного режиссера, заслуженного деятеля Каз.ССР Юлия Людвиговича Рутковского к готовящейся к постановке в Алма-Ате пьесе К.Паустовского «Созвездие гончих псов».
Сколько еще будет написано, и сколько значимых заветов, оставит писатель на страницах своих книг. «Берегите русскую литературу, начиная от классиков до наших дней – писал К.Г.Паустовский, – Всё это держится на русском языке, великолепном русском слове – мощном, очень сочном, свежем. Поэтому мы и должны беречь этот язык. До последнего. Не позволять, чтобы его уничтожали».
Сколько путешествий и знакомств предстоит ему пережить, прежде чем волею судьбы случится новая встреча с Казахстаном!
ГОРОД СНОВ
В годы Великой Отечественной войны Константин Паустовский был военным корреспондентом на Южном фронте (от ТАСС), и изъездил множество мест на передовой в Бессарабии, Одессе, на Дунае. Печатал очерки и рассказы.
«Летом 1941 года мы лежали в степи около Тирасполя и смотрели… как прямо на нас низко шли немецкие бомбардировщики… Провыли бомбы, ахнула земля, загрохотали пыльные разрывы, и горячий осколок ударил рядом в землю. Он отливал мертвой синевой, и его колючая сталь казалась мне самым точным выражением немецкой злобы и подлости. Осколок лежал на земле рядом с каким-то незнакомым мне простым цветком… Я потрогал стебелек, подумал: «Вот две жизни. Осколок – война, а цветок – это далекая сейчас для нас всех мирная жизнь, ради нее мы сражаемся, и ее мы носим в сердце… Надо только сжать зубы и сражаться до последнего вздоха" («Крымская весна»).
В письме к жене Паустовский напишет: «…после войны 1914 года мне казалось, что я забыл фронтовую жизнь, но, очевидно, старый опыт сказывается – я очень легко и уверенно разбираюсь в обстановке – очень сложной, очень спокоен и все точно взвешиваю». Он вновь испытал, знакомое уже когда-то, чувство уверенности, что «будущее будет за нами»! Около двух месяцев писатель пробыл на фронте. Почти все время, не считая трех–четырех дней, на линии огня.
К.Паустовский на Южном фронте. 1941г.
Газета «Во славу Родины» публикует на своих страницах три очерка Константина Паустовского, написанных под впечатлениями, пережитыми им на передовой – «Рассказ бойца Петренко», «Боец Садыков» и «Разведчик Волков». С большим уважением относились к Константину Паустовскому и командиры, и простые солдаты. Умели ценить его за теплые слова о людях на войне и интеллигентную простоту.
Удостоверение Паустовского — специального военного корреспондента ТАСС.
Из фондов Московского литературного музея-центра К.Г. Паустовского.
В августе 1941 года К. Паустовского отозвали в Москву, по словам писателя «ввиду моего «преклонного возраста», для работы в аппарате ТАСС. В октябре 1941 г. Паустовские переехали из Чистополя, куда вместе с другими писательскими семьями были эвакуированы его жена и пасынок, в Казахстан, в Алма-Ату.
Тяжелая и тревожная атмосфера того времени, навязанная войной, непреодолимая тоска по России отразилась в его переписке с друзьями и близкими.
«Чарующая природа Притяньшанья была так близко, вот здесь, но была она и далека – вне нас. Близким было только то, что отстояло от нас на десяток тысяч километров – Москва, Украина, фронт. Этим мы и жили» – напишет Константин Георгиевич своему близкому другу – Рувиму Фраерману 9 октября 1941 г.
И позже – Максиму Рыльскому 17 февраля 1942 г.: «Очень томительно. Живем надеждами, ожиданием, так же, как и вы все. Сережа (сын Валерии Навашиной – прим. автора) поступил на медицинский факультет здешнего университета. Валерия Владимировна бьется с кормежкой, даже Фунтик и тот работает — снимается в картине «Убийца выходит на дорогу», изображая собаку какого-то баварского принца. Здесь Михалков, Шкловский, Квитко, Ильин, Зощенко и сотни киношников (Эйзенштейн, Пудовкин и все прочие). Живем довольно дружно, колонией».
И здесь же: «Я всюду с собой вожу заветную жестяную коробку от икры с английскими крючками, жилами и лесками. Иногда рассматриваю и думаю о том времени, что придет после войны,– о тишине, друзьях, лесных речках, кострах. Теперь, издали дорога каждая травинка, которую видел до войны, каждая минута того безмятежного времени, когда мы с легким сердцем могли читать Аксакова или Диккенса. Часто вспоминаю Крым и Ялту».
Только прочитав его послевоенные памяти Аксакова «Рыболовные заметки», начинаешь во всей полноте понимать, что рыбалка для Паустовского не была простым ритуалом, любимым многими, а жестяная коробка просто хранилищем снастей, это был талисман, хранивший его вдохновение. «Говорят, что Чехов никогда не сердился, если его упрекали за литературные ошибки, но всерьез обижался, когда кто-нибудь не верил в его рыболовные способности.
Примерно то же происходит со многими из нас. Может быть, в этом сказывается то несколько детское и непосредственное отношение к действительности, которое не покидает нас независимо от возраста» – писал Паустовский.
А вот из письма Генриху Эйхлеру 2 мая 1942 г.: «Здесь трудно, конечно, все мысли – в Москве, но все же можно работать. Работаю много (для американской печати, Информбюро, «Красной звезды», для кино и театра). Но работаешь как во сне».
И снова Рувиму Фраерману 8 мая 1942 года: «Я много работаю. Написал семь рассказов, два сценария, сейчас пишу пьесу для МХАТа. Работать трудно – быстро устаю, стал «плох здоровьем». Только работой спасаюсь от тревоги, от постоянных мыслей о всем, что происходит».
И все же, несмотря, на предлагаемые судьбой обстоятельства, К.Паустовскиий пишет рассказы, наполненные светом, утонченностью, нравственной чистотой. Подмечает в окружающей природе черты красоты и неповторимости. Может быть, еще и поэтому эти рассказы были так популярны. Их ждали, чтобы окунуться в мир гармонии и радости, чтобы хоть на мгновение забыть об ужасах войны.
В его рассказах о войне природа остается действующим лицом сюжета. Вот как опишет Паустовский Алма-Ату в письме Юрию Яновскому 17 февраля 1942 года: «отец яблок» – город внешне очень красивый, весь в вековых садах, у подножья довольно диких гор (Тянь-Шаня). А таким предстал наш город в рассказе «Старая черепаха»: «Алма-Ата – это город таких густых зарослей и садов, что даже с самолета почти не видно крыш, а только гуща листвы, и то темнеет, то серебрится от ветра среди степей и предгорий Ала-Тау. В Алма–Ата тесно от тополей, берез и вязов. Трава колосится по краям асфальтовых тротуаров, и холодная вода шумит в арыках, переливаясь по камням».
Константин Паустовский:
рассказ «Старая черепаха», «Красная звезда» от 4 ноября 1942г.
И дальше уже о Казахстане: «Тулиген знал свой Казахстан, но по–настоящему он увидел его только по дороге на фронт. За Туркестаном страна лежала, будто выкованная из старой меди. Острые горы тонули в красноватом дыму. Розовые облака застыли в небе, и небо это напоминало рассказы старого Габита об Индии. Огромный воздух — целебный, настоенный на соках горьких и твердых трав — простирался над Казахстаном. В этом воздухе гудок паровоза летел в пустыни, не затихая, казалось, на сотни километров.
Горы своей страны, ее старинные могилы, ее сады и реки, запах ее очагов и сухие лепестки красных маков – все это запомнил Тулиген, и все это наполнило его сердце любовью и гордостью».
А вот как представил Константин Георгиевич Казахстан в небольшом рассказе «Путешествие на старом верблюде», написанном в 1941 году:
«Может быть, не все знают о Казахстане. Тогда им придется развернуть карту Азии и в самой сердцевине материка, между Каспийским морем и пустыней Гоби у подножья Небесных гор – Тянь-Шаня, найти очертания этой огромной страны.
Знающие люди говорят, что если отрезать от Европы все полуострова, то останется территория, равная Казахстану. Я не проверял этого, но знаю, что Казахстан занимает исполинскую площадь в три миллиона квадратных километров.
Границы этой республики заключают в себе не только пустыни, те бесплодные земли, над которыми, по словам простодушных кочевников, «пролетел ангел смерти», но и травянистые тучные степи, озера, похожие на моря, и оазисы, напоминающие оазисы Индостана, и, наконец, снеговые горы и альпийские пастбища. Там травы подымаются выше всадников, едущих на лошадях.
Казахстан богат углем, нефтью, медью, железом, золотом, серебром и драгоценными камнями, свинцом, рыбой и солью, хлопком и рисом, стадами рогатого скота, овец и верблюдов, табунами лошадей, хлебом, фруктами, овощами, табаком и сахаром, наконец скромными корешками тау-сагыза, пропитанными каучуком».
Лучшему другу Рувиму Фраерману и сыну Вадиму о своей жизни в Алма-Ате К. Паустовский напишет: «Живем у чудесного человека – казахского писателя Мухтара Ауэзова, он уступил нам одну комнату».
В семье Ауэзовых тоже хранят воспоминания о тех далеких и суровых временах.
Внук Мухтара Омархановича Ауэзова, директор Научно-культурного центра «Дом Ауэзова» Диар Аскарович Кунаев рассказывает:
– Когда Константин Георгиевич в 1941 году приехал с фронта, где был военным корреспондентом, в Алма-Ату, эвакуированные писатели жили в гостинице, которая называлась «Дом советов» (она располагалась на месте, где сегодня расположен ресторан Алма-Ата). А Паустовскому Мухтар Омарханович предложил жить в его квартире. Он выделял Паустовского, как фигуру мировой значимости. Ценил его талант,
относился к нему с огромным уважением.
В этой квартире номер 29 по улице Калинина 63 Ауэзовы жили вчетвером: Мухтар Омарханович, Валентина Николаевна – моя бабушка, моя мама и ее троюродная сестра, которая тоже воспитывалась в семье (моя тетушка) Гульнара Разаковна Омарханова.
Когда Паустовские приехали в Алма-Ату у Мухтара Омархановича только родился сын (Эльдар) и Константин Георгиевич подарил малышу «на зубок» красивую ложечку чистого серебра. Но мальчику в тот момент пока еще не дали имя, и Константин Георгиевич сделал на ней такую гравировку: Эт«Мухтару второму». Эта ложечка сохранилась до сих пор, как семейная реликвия и вещественное подтверждение их близких дружеских отношений.
Квартира была трехкомнатная, большую комнату они разделили шкафом и поставили ширму. Получилась совсем отдельная комната. Вот там и жили: Константин Георгиевич с Валерией Владимировной и таксой по кличке Фунтик. Жили они за ширмой, но в хозяйство вели вместе. Сын Навашиной Сергей жил в гостинице «Дом советов».
К сожалению, совместных фотографий с Константином Георгиевичем того времени в фондах Научно–культурного центра «Дом Ауэзова» нет, но сохранились фотографии той квартиры, где Ауэзовы жили с 1938 по 1951 год.
Квартира Мухтара Ауэзова, в Алма-Ате по ул. Калинина 63, кв. 29, где жили Паустовские.
У мамы о Валерии Владимировне остались самые теплые воспоминания: « Она была очень внимательная, заботливая, добрая к нам с сестрой. Когда мы простудились, она заботилась, ухаживала за нами, давала лекарство».
Они все жили одной семьей. Вместе готовили, вместе кушали. Иногда всей большой семьей ходили обедать в столовую «Дома советов»». Тетушка, которая недавно отметила свое 90-летие, вспоминает, что Валерия Владимировна была красивая, статная, высокая. Она подарила тётушке теплые рукавицы.
К Мухтару Омархановичу часто приходили писатели. Особенно, мама упоминала троих: Зощенко, Маршака и Чуковского, и они очень много беседовали, вместе обсуждали текущие вопросы. Совместной работы у Константина Георгиевича с Мухтаром Омархановичем не было, но они часто собирались за ширмой и подолгу говорили о войне, литературе… В Алма-Ате Паустовский работал над пьесой «Пока не остановится сердце» для камерного театра. Поэтому он жил здесь не постоянно. Всю зиму 1942 года он провел в Барнауле, потому что Таиров с камерным театром переехал в Барнаул. Писал и здесь, и там. Мама рассказывала, что тогда же он начал писать свой роман «Дым отечества», который завершил в 1944 году.
В те годы М. О. Ауэзов, закончил первую часть романа–эпопеи «Абай».
Константин Георгиевич вместе с Мухтаром Омархановичем участвовали в работе сценарного отдела ЦОКСа. По маминым воспоминаниям они были очень близки с Сергеем Михайловичем Эзенштейном. (Человек очень эмоциональный, подвижный Эйзенштейн постоянно что-то рисовал, делал какие-то наброски. Когда я работал в Москве, видел в архиве Эзенштейна его карандашный набросок портрета Мухтара Ауэзова)».
Это Владимир Луговской назвал тогда еще столицу Казахстана «Городом вещих снов» в своей знаменитой поэме, посвященной Алма-Ате. Здесь снимался «Иван Грозный». Текст для ленты Эзенштейна писал Владимир Луговской, отозванный для работы из Ташкента.
Они встречались.
11 июля 1942 г. К. Паустовский поделится в письме Сергею Навашину: «Здесь Прокофьев. Он закончил музыку для «Лермонтова». Володя Луговской здесь – очень величавый, но славный. Подробно рассказывал о тебе».
Позже, поздравляя брата с Новым 1943 годом, Татьяна Луговская напишет ему в Ташкент: «Был у меня в гостях Паустовский с женой, говорили много о твоей поэме («Город снов») – разные похвальные речи»…
Подготовкой сценариев для Центральной Объединенной киностудии художественных фильмов (ЦОКС) занимались кинематографисты также эвакуированной в Алма-Ату Всесоюзной сценарной студии. Там работали такие мастера слова, как Сергей Михалков, Михаил Зощенко, Виктор Шкловский, Константин Симонов, Леонид Леонов, Евгений Петров, Михаил Блейман, Алексей Каплер, Иосиф Прут, Семен Полоцкий, Лина Войтоловская и другие. Привлекались к работе над сценариями и казахские литераторы – Габит Мусрепов, Ахмет Хусаинов, Абдильда Тажибаев.
В Центральном Государственном архиве Казахстана сохранились два сценария, написанные К.Г. Паустовским в1942 году в Алма-Ате: «Знакомый голос» и «Томик Пушкина». А также договор Константина Георгиевича Паустовского с заместителем директора Центральной Объединенной киностудии художественных фильмов Кабышем Сирановым на сценарий короткометражного фильма с условным названием «Букинист» (Оборона Одессы) и их автографы.
Договор К. Г. Паустовского с заместителем директора ЦОКСа Кабышем Сирановым
на сценарий короткометражного фильма с условным названием «Букинист»
(Оборона Одессы) и их автографы.
В Алма-Ате Константин Паустовсктий много работает – в Советском Информбюро, пишет пьесы и сценарии для театра и кино, статьи для газет, работает над романом "Дым Отечества". Под фронтовыми впечатлениями пишет очерки и рассказы: "В прифронтовом совхозе", «Путешествие на старом верблюде», «Английская бритва», «Спор в вагоне», Белая радуга», «Старая черепаха» и другие. В 1942 г. в Ташкенте в издательстве «Советский писатель» выходит сборник рассказов К. Паустовского «Наши дни». В 1943 г. в «Военмориздате» будет опубликована книга К. Паустовского «Ленинградская ночь, в которую вошли рассказы, написанные в эвакуации: «Ленинградская ночь», «Держимся, товарищ Нахимов!», «Томик Пушкина», «Робкое сердце», «Струна».
Но не только насыщенная творческая работа составляла жизнь К. Паустовского в эвакуации. По архивным документам Союза писателей Казахстана из фонда ЦГА РК в декабре 1941 года С. Я. Маршак, К. Г. Паустовский, М. М. Зощенко, Л. М. Квитко, Ю. К. Смолич, Ф. Вольф были дополнительно введены в состав президиума Союза писателей Казахстана. По предложению М. О. Ауэзова был организован семинар, познакомивший эвакуированных писателей с историей и литературой Казахстана.
На заседаниях творческо–бытовой комиссии при президиуме Союза советских писателей Казахстана Константину Паустовскому были поручены переговоры с Военторгом о возможности получения бумаги. Он заботится о перспективах издания произведений писателей, живущих в Алма-Ате, об упорядочении дел с питанием, о необходимости обеспечения ряда писателей жильем, об издании сборника, посвященного 8-й Гвардейской дивизии.
17 июня 1942 года прошел творческий вечер Константина Паустовского, где его впервые прозвучавший киносценарий «Белые кролики», вызвал большую полемику. В письме Екатерине Михайловой – литературоведу, в годы войны редакционному работнику журнала «Знамя», 16 июля 1942 г. Константин Георгиевич напишет:
«Сегодня послал Вам заказной бандеролью рукопись кинорассказа «Белые кролики». Это вещь в новом для меня жанре — острый гротеск и сатира (о германской армии). Вызвала она много шуму в кругах кино и, очевидно, будет сниматься для экрана».
К. Паустовский с произведениями о войне выступает на радио, в Государственной публичной библиотеке им. Пушкина с успехом проходит его авторский вечер, там же он председательствует на вечере, посвященном В. Хлебникову, о котором сообщали и московские газеты, цитируя его вступительное слово: «Вспоминая в дни Отечественной войны о поэте, мы тем самым лишний раз подчеркиваем тот факт, что наша борьба с фашизмом есть борьба и за мировую культуру, за спасение всего лучшего, созданного человечеством».
Константин Георгиевич выступает перед школьниками, студентами и ранеными в госпиталях.
«Я выступал на днях в очень тяжелом госпитале среди безруких и безногих. Было жутко и трудно, но все обошлось хорошо», – пишет он Сергею Навашину в июле 1942 года.
В Алма-Ате К. Паустовский встречается и с известным публицистом, журналистом, искусствоведом Львом Варшавским – в то время председателем Русской секции Союза советских писателей Казахстана и членом Бюро литературной пропаганды, созданного в декабре 1941г. Они общались не только на заседаниях комиссий в Союзе писателей, но было и много встреч в еще одном общежитии деятелей культуры «Лауреатнике», где жили Варшавские, и где раскрывали душу самые именитые деятели советской культуры. В личном фонде Льва Игнатьевича Варшавского в ЦГА РК сохранилась копия рекомендательного письма К.Г. Паустовского в Союз советских писателей Казахстана: «Считаю, что тов. Варшавский, как по количеству литературных работ, так и по величайшей своей любви и приверженности к литературе вполне заслуживает принятия в Союз писателей. 5августа 1942 года».
Именно здесь, в Алма-Ате по воспоминаниям падчерицы писателя Галины Арбузовой произошел поворотный момент в личной жизни Константина Паустовского.
Я люблю Ваш профиль, тонкий и усталый…
Константин Паустовский с падчерицей Галиной Арбузовой.
Они встретились, когда она, актриса Татьяна Евтеева, была женой модного драматурга Алексея Арбузова (это ей посвящена арбузовская пьеса "Таня"). А он, писатель всемирной известности Константин Паустовский, был давно женат.
– С Паустовским маму познакомил мой отец, – вспоминала Галина – в ялтинском доме творчества писателей, где в ночь с 1937 на 1938 год они встречали Новый год. Мама рассказывала, как увидела, довольно чопорного, небольшого роста человека, застегнутого на все пуговицы – это был совершенно не ее тип мужчины! Маме он страшно не понравился этой своей изолированностью и, как ей показалось, даже надменностью. (На людей, которые не знали Константина Георгиевича, он всегда производил такое впечатление. Но на самом деле он был полной противоположностью тому впечатлению, которое производил). И она как-то полностью потеряла интерес к Паустовскому. А КэГэ (так мы его называли в семье) сразу в нее влюбился. Приехали в Москву – мама стала каждый день получать букеты от него.
А потом мы попали вместе в эвакуацию, в Чистополь. Константин Георгиевич приехал туда с фронта, потому что там была его жена Валерия Навашина и ее сын. Паустовский хотел вывезти их в Алма-Ату. Когда он увидел там маму, решил захватить и ее вместе с нами тоже.
… В Алма-Ате кушать было нечего, от голода меня отправили в пионерлагерь, но мама узнала, что там ужасно, и поехала за мной на грузовике, Константин Георгиевич ее сопровождал. Позже из маминых дневников я узнала, что в этой поездке произошли какие-то кардинальные события в их любви.
Я тогда была еще девчушкой, но кое-что запомнила. Алма-Ату – с ярким солнцем, обилием больших деревьев, растущих прямо на улицах. Большинство эвакуированных, в том числе и мы с мамой, жили в гостинице, недалеко от оперного театра. А Константина Георгиевича в знак уважения взял к себе Мухтар Ауэзов. Он относился к нему с большим почтением, как к патриарху. Мы тоже часто бывали там. За обедом нам старались подкладывать лучшие кусочки. Позже Константин Георгиевич, будучи в хорошем настроении, частенько вспоминал о тех годах, искал в газетах заметки о тех краях. А его дружба с Мухтаром Омархановичем не прерывалась и после войны».
Из письма Мухтара Ауэзова к жене Валентине 15 сентября 1949 года, санаторий, Кисловодск (из фондов Научно-культурного центра «Дом Ауэзова»):
«Из отдыхающих прошлого года никого здесь нет. Нынче вместе со мной отдыхает Синявский, профессор, геолог – хороший знакомый Паустовского. Он, оказывается, гостил у Паустовского и жил у нас несколько дней в 41-ом. Рассказал поразительную новость. Оказывается, недавно Паустовский развелся с Валерией и женился на Тане, помнишь с ним приходила блондинка, приветливая женщина. Муж ее был не то художник, не то режиссер и умер в Алма-Ата. Ее хорошо знает Абдильда и Сара. Паустовский ушел от Валерии, оставив квартиру и все имущество»…
Так в жизни Константина Паустовского началась новая история любви.
В своем последнем письме Александру Таирову 4 февраля 1943 г., покидая горд, Константин Паустовский напишет: « Алма-Ата пустеет – уехал Шкловский, каждый день кто-нибудь уезжает, и все время такое чувство, что тебя забыли».
И много лет спустя: «Мне хочется хотя бы маленькой, но светлой памяти о себе, такой же слабой, как мимолетная улыбка».
Но и сегодня память о Константине Георгиевиче Паустовском – необыкновенном писателе и удивительном человеке живет во всем мире в сердцах людей, хоть однажды соприкоснувшихся с его творчеством.
Памятная доска на писательском доме, где жили Паустовские во время эвакуации, к сожалению, не сохранилась, но в юбилейную дату 125-летия со дня рождения в 2017 году на этом доме, с которого сегодня начинается новый «Алматинский Арбат», появился тент с портретом писателя.
Паустовского забыть невозможно!
Фото Андрея Свиридова